Жил-был в Англии парнишка. И приснилась ему однажды мелодия какая-то. Проснулся он – а она в голове вертится. Прилипчивая, но милая. И незнакомая. Такое вообще часто бывает. Один вот тоже водку изобрел, так ему таблица с буквами и цифрами приснилась. А другому, Тартини его фамилия, приснился целый дьявол, да еще со скрипкой. Он этому Тартини ночь напролет на своей скрипке пиликал, а тот, не будь дурак, проснулся, на бумагу все записал и теперь знаменит как автор «Дьяволовых трелей», плагиатор несчастный. Вот и наш парнишка проснулся – дьявола не помнит, таблицы не помнит, только мелодию помнит. Он прямо с кровати – и к пианину, давай ее наигрывать. Даже слова к ней подобрать попытался. На кухне он это делал, судя по всему. Стоял, наверное, у своей плиты и жарил яичницу на завтрак, а может, на обед. И чтобы не было ему скучно готовить, напевал себе что-то под нос на утреннюю мелодию. Знаете, так же, как их английский Вини Пух свои пыхтелки и сопелки – что в голову приходит, то и поешь. Вот и он пел:
Он даже друзьям своим это напел. Вот вы бы стали напевать друзьям песню про яичницу и ножки? Я бы, например, не рискнул. За такие бесчеловечные эксперименты друзья могли бы мне устроить тоже что-нибудь негуманное. Вы не думайте, я не просто так говорю, я же пробовал. И не про яичницу даже пел, а что-то более осмысленное. Оля как это услышала, так сразу мне и заявила: «Не пой на людей!» Добрая она просто. Я тогда стал Илье петь. Он терпел-терпел, а потом записался в качалку. Так что теперь и ему я петь не могу. Вот в Германии тоже одного юношу по имени Адольф как художника не оценили. Чем все закончилось, помните? Надо быть внимательнее к талантам. Художника ведь каждый обидеть может.
Но у того английского парня друзья, видно, в качалку не ходили. Или про юношу Адольфа помнили. А, может, просто песенка и правда была неплохая. Хм, сказали друзья, ты посмотри, какая песня замечательная у тебя получилась. А то, отвечает наш парнишка. Я еще слова хорошие придумаю, не про яичницу. Хотя, согласитесь, и про яичницу здорово звучит: «Scrambled eggs, oh, my baby, how I love your legs» – и снова садится за рояль и поет им (у них, надо сказать, даже группа была своя музыкальная. Паренек наш в ней на гитаре играл. Но и на рояле, видать, мог, когда надо). А те слушают и восхищаются. Вот вам не приходилось такую песню слышать? Нет?
Это потому что со словами у нашего товарища что-то не заладилось. И так он их вертел, и сяк – лучше яичницы ничего не находится. Несколько месяцев бедняга мучился. Проблема-то в чем была? Что в ритм ничего не ложится так же хорошо, как «scrambled eggs» – яичница эта несчастная. А если ложится, так не рифмуется. И вдруг раз – и нашел как раз то заветное слово, что нужно. Как вы думаете, какое?
Я вам подскажу немножко.
Радиостанция Би-би-си-2 провела десять лет назад какое-то свое исследование и сказала, что песня, о которой мы говорим, – это лучшая песня двадцатого века. И в книгу рекордов Гиннесса эта песня попала.
С друзьями-то наш герой эту песню по-прежнему называл яичницей. А слова, которые он нашел для прочей публики, были такие: «Yesterday, all my troubles seemed so far away...». Если вы вдруг подзабыли эту песенку, можете даже послушать, что у него получилось:
Парнишку этого звали, разумеется, Пол Маккартни. А сегодня зовут сэр Пол Маккартни.
Такая вот история.