На юбилее Булгакова. Часть вторая: дом Турбиных

Читать первую часть: Киев-город

Я притянул насколько возможно мою казарменную лампу к столу и поверх ее зеленого колпака надел колпак из розовой бумаги, отчего бумага ожила. На ней я выписал слова: «И судимы были мертвые по написанному в книгах сообразно с делами своими». Затем стал писать, не зная еще хорошо, что из этого выйдет. Помнится, мне очень хотелось передать, как хорошо, когда дома тепло, часы, бьющие башенным боем в столовой, сонную дрему в постели, книги и мороз. <...> Писать вообще очень трудно, но это почему-то выходило легко. Печатать этого я вообще не собирался. М. Булгаков, «Тайному другу»

Главное отличие киевского музея Булгакова от московских вот какое.

Если ваш интерес к Булгакову зиждется на «Мастере и Маргарите» или вам просто хочется посмотреть знаменитый дом на Садовой, в котором останавливалась шайка Воланда – то добро пожаловать в Москву, в музеи «Булгаковский дом» и «Нехорошая квартира». Добро ли вам пожаловать в квартиру 34, которая описана в романе под именем квартиры 50, я не знаю, но обещаю узнать в следующий раз.

«Белую гвардию» молодежь, штурмующая эти музеи, увы, в большинстве своем не читала. И ничего страшного – в московских музеях им вполне хватает мастера с Маргаритой. Ну, и профессора Преображенского с Шариковым до кучи.

А вот в киевском музее людям, не читавшим «Белую гвардию» (или хотя бы не смотревшим «Дни Турбиных»), делать нечего. Ну не почувствуют они главного. В лучшем случае пройдут с экскурсией по второму этажу, послушают рассказ экскурсовода, да и отправятся восвояси. Не разглядят они на лампе того самого зеленого абажура, в изразцовой печке не увидят Саардамского Плотника, а на окнах не заметят кремовых штор.

Ну, в московских музеях мы уже были, и на этот раз пришел черед музея киевского, расположенного на родине Михаила Афанасьевича, в доме, где будущий автор «Белой гвардии» провел свои юные годы. В этом же доме, в том же втором этаже, поселились впоследствии волей автора и герои «Белой гвардии», «Дней Турбиных». Вот в этой квартире мы сегодня и побываем.

Не будем говорить обязательных слов о том, что именно в этом романе так остро чувствуется тема Дома, единственного зыбкого островка уюта посреди охваченного войной бушующего города. Кто читал, тот знает об этом и без нас, а остальным объяснить это на словах все равно не удастся. Поговорим лучше про обитателей дома.

Для людей, слабо знакомых с творчеством Булгакова, я поясню следующую вещь. Если приглядеться к литературной семье Турбиных и сравнить ее с реальной семьей Булгаковых, то можно отчетливо ощутить, что сквозь образ первой более чем явственно проступают черты второй – недаром Булгаков считается, пожалуй, самым автобиографичным из русских писателей. Нет, семья Турбиных даже при всех сходствах это, конечно, не семья Булгаковых. Это, скорее, отражение семьи Булгакова в призме его художественного восприятия. (Как завернул-то! Отражения в призме, правда, быть не может, но давайте простим мне эту физически неграмотную метафору). Фамилию Турбина, к слову, носила бабушка Булгакова.

Старшего брата, врача Алексея Турбина, старший брат, врач Михаил Булгаков, разумеется, писал с себя. Ну, то есть, конечно, нельзя сказать, что Алексей Турбин – это сам Михаил Афанасьевич; но это, без сомнения, кто-то до чрезвычайности на него похожий. И Николка – это не то чтобы брат Булгакова Николай, но весьма напоминающий его персонаж. Елена Турбина – образ, слепленный из сестер Елены, Веры, Надежды и Варвары. Мышлаевский, Шервинский, Карась – в них всех узнаются добрые друзья Булгакова, так часто собиравшиеся под крышей его дома. А уж сам этот дом узнается в «Белой гвардии» с точностью до мелочей. И сегодня под его крышей всё устроено так, что Булгаковы и Турбины живут одновременно, в двух незримо соприкасающихся мирах.

Но прежде чем говорить об этом, скажем несколько слов о самом доме, где в 1906 году поселилась многочисленная семья профессора Киевской духовной академии Афанасия Ивановича Булгакова. Старшему его сыну – Михаилу – исполнилось в этот год пятнадцать лет.

Дом на Андреевском спуске

Дом находится на Андреевском (в романе – Алексеевском) спуске, под номером тринадцать. Поскольку ему выпало существовать сразу в двух реальностях – в нашей и в литературной, он вообще двойственен по натуре. Это хорошо видно изнутри, но это можно заметить еще на улице, если обратить внимание на жестяной указатель с номером: идешь слева направо – проходишь мимо дома Булгаковых (номер тринадцать по Андреевскому спуску), идешь справа налево – проходишь мимо дома Турбиных (тот же тринадцатый номер уже по спуску Алексеевскому). Смотрите сами:

Спуск пролегает между двух гор, и дом стоит на склоне одной из них. Такое расположение и послужило причиной описанной в романе особенности постройки: на улицу квартира Турбиных оказывается во втором этаже, а во внутренний двор с противоположной стороны – в первом. В этом дворе под самой стеной дома зияет провал, заглянув в который можно увидеть подвальный дворик соседей с первого этажа. Туда, вниз, со двора ведет лестница, а над провалом вдоль стены флигеля перекинут деревянный мостик к веранде Булгаковых-Турбиных.

Фотографировать, к сожалению, в квартире Булгаковых нам не разрешили – авторскую экспозицию снимать почему-то нельзя. Да что ж такое, сговорились что ли булгаковские квартиры Киева?! Ладно, мы люди законопослушные – нельзя, стало быть, нельзя. Особенно если фотографии музея и так можно найти в интернете. Я надеюсь, их авторы не обидятся, если я покажу вам некоторые из них.

Итак, пора бы уже начать нашу виртуальную экскурсию по турбинской квартире, а то я всё вокруг да около. Чтобы вам легче было понять расположение комнат в доме Булгаковых-Турбиных, я нарисовал план второго этажа. Потом этот рисунок как-то незаметно оброс мебелью, и получился до того подробный, что прямо самому приятно.

Вы можете открыть план квартиры Турбиных в новой вкладке и по ходу моего рассказа время от времени переключаться на него, чтобы следить за нашими перемещениями по квартире.

Гостиная

Начинается экскурсия с гостиной – главной комнаты дома, всегда с готовностью принимавшей гостей семьи Булгаковых. Столь же гостеприимна она была и романе, и даже в самые трудные времена служила неизменным местом встречи турбинских друзей.

Но на предыдущей фотографии – гостиная Турбиных на сцене МХАТа, а мы давайте оглядимся в настоящей гостиной Булгаковых.

Сравните обстановку в гостиной тех лет с нынешней, и попытайтесь найти отличия: тот же стол с той же лампой, то же кресло, те же цветы – разве что сплошь белые. Не дожила до наших дней и рама портрета. А вот сам портрет отца семейства, профессора Афанасия Ивановича Булгакова – подлинный.

Слева на этом фото можно заметить угол печи, расположенной в углу гостиной и греющей сразу три смежные комнаты. Это – тот самый Саардам, на изразцы которого гостями и хозяевами дома были нанесены знаменитые надписи. Только надписи эти были не тут, в гостиной, а с другой стороны печи – с того ее боку, который выходит в столовую за стенкой (мы еще дойдем туда). А оставшийся бок треугольного изразцового столба выходит в комнату Елены. Давайте выйдем туда и мы.

Комната Елены (половина Тальбергов)

Вот он, бок той же печки – в углу комнаты, а внизу чугунная дверца-заслонка: через нее печь и топится.

Очаровала меня изразцовая печка, да оно и не удивительно. Но давайте все-таки отвлечемся от нее и оглядимся по сторонам. На предыдущей фотографии виден комод, над которым развешены семейные фотографии. Центральная рама – для портрета самой Елены, но рама пуста. Это потому что в образе Елены слились сразу четыре сестры Булгакова: Вера, Надежда, Варвара и Елена. Нарисуйте в пустой раме портрет силой своего воображения.

А вот портрет ее мужа – капитана Тальберга – можно увидеть и без воображения. У него единственный прототип: это муж Варвары Булгаковой – Леонид Карум.

Вы не забыли открыть в новой вкладке план квартиры? Рассмотрите на нем Еленину комнату: не пугайтесь, это не медведь лезет из-под кровати, а всего лишь лежит на полу пушистая медвежья шкура. Над кроватью видит белый гобелен с белым соколом на руке белого Алексея Михайловича, а по правую лапу медведя стоит белая тумбочка с лампой, прикрытой знаменитым красным (увы, тоже белым) капором. Когда-то, в мирные годы, ездила Елена в этом капоре вечерами в театр, но вот обветшал капор, истёрся, и годится разве для того, чтобы приглушить свет лампы, томящий Елену.

Вообще, комната Елены белая практически целиком – не дожила до нашего времени здешняя обстановка. Однако один очень важный предмет, находящийся здесь, целиком искупает отсутствие прочего. Не закрывайте план: смотрите, в углу у окна висит икона. Именно перед ней Елена истово молилась Богородице о спасении умирающего брата, и именно благодаря ней происходит главное чудо романа. Икона подлинная, принадлежавшая в начале века семье Булгаковых; а при реставрации дома в стене был даже найден крюк, на котором она когда-то висела. После открытия музея Казанская Божья Матерь снова утвердилась на прежнем месте.

В комнате Елены три двери: одна из гостиной, мы через нее вошли, сквозь другую можно попасть в столовую, а третья ведет в комнату Николки. Но если мы внимательно вчитаемся в «Белую гвардию», то найдем там, что через эту самую последнюю дверь к Николке мы пройти не можем: «Из соседней комнаты, глухо, сквозь дверь, задвинутую шкафом, доносился тонкий свист Николки». Дверь задвинута шкафом и сегодня. Перед этим шкафом экскурсовод останавливается, и, загадочно улыбаясь, предлагает ненадолго отвлечься от Турбиных и перенестись в московскую «нехорошую квартиру» – знаменитую квартиру номер пятьдесят из «Мастера и Маргариты». Затем шкаф распахивается – и, о чудо, мы видим дверь с табличкой «50» и шагаем за эту дверь в шкаф, как в Нарнию.

Маститые булгаковеды в один голос твердят, что такой фокус как раз в духе театрализованных булгаковских розыгрышей, и самому Булгакову обязательно бы понравился. Ну, если бы Булгакову понравился, тогда ладно, отправимся в шкаф.

Правда, справедливости ради, ни в какую пятидесятую квартиру мы сквозь него не попадаем, а оказываемся там, где и следует – в комнате Николки Турбина; так что к чему преамбула про московскую квартиру из «Мастера и Маргариты», непонятно. Ну, оно и правильно, мне кажется: не будем мешать в одну кучу две таких разных книги.

Комната Николки

Эта небольшая комната – особенная среди всех особенных комнат дома. Ее делил с братьями сам юный Миша Булгаков, сначала гимназист, а затем студент медицинского факультета. В не столь многочисленном семействе Турбиных комнатку получил в единоличное свое владение Николка.

На этой кровати у изразцовой печки спал младший Турбин. Эта уже другая печь, не та, что мы видели прежде. В «Белой гвардии» ничего не говорится о рисунках на печи в Николкиной комнате – лишь на печи в столовой. Но сотрудники музея, видимо, решили – не пропадать же месту, и на изразцах этой печки воспроизвели рисунки самого Булгакова.

Но Шервинский Шервинским, а нас куда больше интересует истинный обитатель комнаты. Посмотрите на эту фотографию – весьма редкую, между прочим. На ней запечатлен молодой элегантный студент медицинского факультета, погруженный в какие-то свои мысли. Сделано фото младшим братом будущего писателя, Николаем, увлекавшимся в то время фотосъемкой. Булгаковы очень любили эту карточку; в семье она называлась «Миша-доктор».

Вообще, странное ощущение испытываешь, когда разглядываешь это фото, стоя в комнате Булгакова. Не можешь отделаться от иррационального ощущения, что сидел за этим столом Михаил Афанасьевич всего минуту назад – до того точно картина перед глазами совпадает с фотокарточкой. Обстановка комнаты повторена сотрудниками музея вплоть до мелочей – кажется, что не было этой сотни лет после щелчка Николкиной фотокамеры.

На столе стоит бронзовая лампа под зеленым абажуром – пожалуй, ради нее одной поклонникам писателя уже стоило бы совершить паломничество в Киев. Вероятно, рассказывать о ней можно бесконечно – судя по всему, вполне получилось бы написать целую диссертацию на тему «Роль и место зеленого абажура в творчестве М. А. Булгакова». Именно зеленый абажур старой отцовской лампы – наравне с книгами и пресловутыми кремовыми шторами – был для Михаила Афанасьевича важнейшим уютообразующим звеном, превращающим простое жилище в настоящий Дом, наполняющий смыслом его существование. А именно дом, пожалуй, и есть главное в жизни человеческой.

А вот то самое окно, за которым изобретательный Николка догадался спрятать на случай обыска оружие – Алешин браунинг и най-турсов кольт.

Стена соседнего дома подходит к дому Турбиных почти вплотную – вот в узкую щель между домами и была вывешена коробка с пистолетами.

Тайник и в самом деле превосходный: с улицы его случайно заметить совершенно невозможно. Я и сам углядел эту коробку далеко не сразу, хотя и искал ее специально. Ну да, висит коробочка до сих пор, а как же. А вы сомневались?

Отправимся теперь в соседнюю комнату – книжную, но выходя из Николкиной комнаты, обязательно обернемся на косяк двери по левую руку. В память об отважном полковнике там вырезан крест и неровная подпись: «п. Турс». «Най», как мы помним, Николка откинул на случай петлюровского обыска – для конспирации.

Книжная (комната Лариосика)

Небольшая комнатка с двумя слепыми окнами (потому что выходят они как раз в стену соседнего дома) служила в семье профессора Афанасия Булгакова библиотекой. Здесь стояли шкафы с книгами, без которых невозможно представить себе ни семью Булгаковых, ни семью Турбиных.

В эту комнатку же был поселен свалившийся на голову Турбиным житомирский кузен Лариосик – ходячее несчастье, бледный Пьеро. Почти все свободное от книжных шкафов место тут занимает кровать сложной раскладной системы, выделенная гостю. Именно между ее створками он в первый же день умудрился защемить Николкину руку – аккурат между тем, как раскокать сервиз и разбить оконное стекло при устройстве тайника в соседней комнате.

В этой крошечной комнатке и в самом деле какое-то время жил племянник Карума по имени Николай Судзиловский (впрочем, первая жена Булгакова утверждала, что его также звали Ларионом, так что – кто знает).

Столовая

Из комнаты Лариосика мы наконец-то оказываемся в столовой, самой лучшей и уютной комнате особнячка. Вот он, Саардамский Плотник – печь, обратную сторону которой мы уже видели в гостиной.

Это – сердце турбинского дома. На замечательной изразцовой кладке, в самые тяжкие дни живительной и жаркой, руками старинных турбинских друзей выведено: «Леночка, я взял билет на Аиду», «Июнь. Баркаролла», «Недаром помнит вся Россия про день Бородина»...

Рядом с жаркими изразцами стоит кресло, и очень легко представить устроившегося в нем с ногами молодого доктора Алексея Турбина. В домашнем тепле и тишине он читает «Саардамского Плотника», а у его ног на скамеечке, вытянув ноги почти до буфета, задумчиво перебирает струны гитары Николка. Размеренно тикают старые часы с башенным боем, и в ответ их башенному бою играют гавот часы из соседней Елениной спальни. Уютней всего в кухне за кремовыми шторами, надежно скрывающими заснеженную веранду, внутренний дворик, да и весь обезумевший мир. Только за кремовыми шторами и жить.

А через несколько дней зыбкий уют разлетится вдребезги, билет на Аиду превратится в билет в Аид, и раненый доктор Турбин, бледный до синевы, будет лежать на диванчике под старыми часами, а рядом будет метаться Елена. Спальня Алексея тут, через стенку, и лежа в своей постели, умирающий доктор будет мучиться в тяжелом, жарком, липком бреду. Когда-то в этой комнатке умирал Афанасий Иванович Булгаков, а теперь суждено умирать Турбину.

Булгаков – мистический писатель. Всмотритесь в зеркало, висящее в углу столовой. Если в столовой погаснет свет, вам удастся заглянуть сквозь него в болезненный бред Турбина: вы увидите в зазеркалье пляшущий в стол, снежную вьюгу восемнадцатого года, а затем сменяющее всё сияние звезд над головой. Это – одно из чудес, приготовленных для вас музеем.

Видением звезд в зеркале и заканчивается экскурсия по дому Турбиных. Но давайте не торопиться покидать его. Если мы дождемся, пока все прочие посетители спустятся вниз, и подойдем к экскурсоводу, он наверняка не откажет нам в просьбе немного здесь задержаться.

Кабинет

Нам повезло: нам не просто позволили сделать еще один круг по квартире, но даже в виде особой любезности открыли угловую комнату с выходом на балкон – комнату эту во время экскурсии мы почему-то не проходили (кажется, в ней проходит реставрация). Благодаря удобному положению – отдельному входу с лестницы – эта комнатка после возвращения доктора Булгакова в Киев в восемнадцатом году использовалась им для приема пациентов. Сейчас, правда, отдельного входа уже нет – дверь заложена кирпичом, и попасть в кабинет можно только из гостиной. Впрочем, помнится, в романе посетители доктора Турбина тоже проходили в кабинет через гостиную, так что кто знает, когда вход с лестницы исчез на самом деле? На плане квартиры я нарисовал на месте этой двери полупрозрачную стенку – то ли есть ход, то ли нет.

Если бы мы вошли сквозь эту призрачную дверь, то нам открылся бы такой вид:

Да, стоит ли говорить, что доктор Турбин облюбовал себе тот же кабинет, что и доктор Булгаков? Сейчас в этой комнатке можно увидеть табличку, выскочившую в реальность из романа – вон она висит на спинке стула:

Венерическими же болезнями занимался в этом кабинете и сам Михаил Афанасьевич. Вообще говоря, знаменитый диплом «лѣкаря с отличiемъ» Булгаков (надо думать, и Турбин вместе с ним) получил по специальности «детские болезни», но Первая мировая внесла в его профессию свои коррективы. А именно: следствием войны явился стремительный всплеск венерических болезней среди солдат, да и не только среди них. Спрос на венерологов ощутимо превысил спрос на педиатров: до открытия антибиотиков оставалось еще четверть века, поэтому венерические болезни лечились плохо, сложно и долго. Передовыми средствами лечения сифилиса были соединения мышьяка (кстати, числа 606 и 914 на табличке доктора Турбина – это не телефон, как вы могли бы подумать, а именно номера мышьячных соединений) и впрыскивания ртути.

Заходить в кабинет доктора нам, правда, не разрешили, чтобы мы не потоптали тамошний реставрируемый паркет.

Булгаковский паркет

Да, кстати, о паркете. Историческую ценность для булгаковедов представляет лишь гомеопатически малая доля содержащегося в доме паркета: кусочек плинтуса, еще заставший Булгакова, содержится на первом этаже музея. Хранится он в окладе под стеклом как святыня – разве что не в специальном ларце-ковчеге. Как следует из приложенного сертификата, обретение частицы истинного плинтуса Михаила Афанасьевича произошло благодаря Александру Крылову, преподнесшего булгаковскому дому такой подарок.

На реликвии прилеплена голограмма за нумером S-1426, удостоверяющая подлинность раритета. Музей готов безвозмездно отдать его человеку, который подарит Фонду Булгакова 10 000 гривен. Вас как, не интересует?

А я вот думаю: если кусочек булгаковского плинтуса размером со спичечный коробок стоит больше тысячи евро, то сколько же будет стоить целая булгаковская квартира – ну, та самая, номер 34 в доме на Садовой? Ее пока не превратили в музей, а, значит, можно ее купить и поселиться там же, где когда-то поселился Воланд. Только трудновато, пожалуй, будет накопить на нее, при таких-то расценках. А раз так, то бог с ней, с московской квартирой писателя, вернемся к киевской.

Раз уж заговорили о паркете, скажем вот еще о чем. Если при посещении музея у вас не окажется денег на вышеозначенный плинтус, не огорчайтесь. Лучше обратите внимание на первую ступеньку лестницы, ведущей в турбинскую квартиру. Эта единственная сохранившаяся с начала прошлого века ступенька, по ней Булгаков поднимался к себе на второй этаж. И постоять на ней можно совершенно бесплатно.

На этой оптимистической ноте мы и закончим нашу экскурсию по дому Турбиных. Музей этот оставляет очень хорошее послевкусие – будете в Киеве, обязательно загляните туда (только обязательно заранее позаботьтесь раздобыть его телефон и за несколько дней до визита записаться на экскурсию). Там, кстати, есть хорошая традиция поить гостей чаем на веранде. Мы вот, увы, не смогли этого оценить из-за кутерьмы по случаю булгаковского юбилея. А вы, если попадете туда, обязательно попробуйте чай (особенно хвалят крымский). И не забудьте поделиться своими впечатлениями.